Не знающие усталости российские ученые скоро добудут ключ к тайнам земного климата из-подо льдов Антарктиды

Такое приветствие встречает всех, кто прилетает на «Восток» самолетом. Слева видна «елочка» — столб с указателями расстояний до городов России. Фото автора

Я до сих пор помню момент моей первой встречи со станцией «Восток». Было это в декабре 1998 года. На «Восток» мы тогда попадали с помощью американцев: они забирали нас в Новозеландском Крайстчерче, на военных самолетах перебрасывали на «Мак-Мердо» и дальше на «Восток». Надо сказать, американцы здорово помогали нам в те годы с логистикой.

Самое первое впечатление — это ослепительный белый свет, врывающийся в салон, когда у самолета (LC-130 «Геркулес») откидывается задняя аппарель, чтобы сбросить на взлетную полосу палетку с грузом. Через секунду глаза привыкают к свету, и в снежном вихре, поднятом винтами самолета, начинаешь различать темные силуэты аборигенов, прибежавших встречать нас — первых новых людей, которых они видят за долгих 10 зимних месяцев. В ту же секунду, когда в самолет врывается свет, из него уходит лишний воздух (ведь давление на «Востоке» на 40 % ниже нормального давления на уровне моря), и надетые на ногах американские термоизолированные боты с воздушной прослойкой сразу становятся тесными — приходится открывать клапаны и стравливать из них воздух.

У тех, кто добирается на станцию походом из «Мирного», совсем другие впечатления. Они начинают видеть станцию издалека, километров за 15–20. «Восток» появляется на горизонте черной точкой и маячит там, словно мираж, на протяжении нескольких часов (поход ведь идет довольно медленно), словно не желая приближаться…

Следующее ощущение — это акклиматизация, жуткая горная болезнь, которая мучает вновь прибывших первые три дня. «Горняшка», которая настигла меня в первый приезд на «Восток», была едва ли не самым моим неприятным впечатлением за всю жизнь. Целые сутки я буквально не мог ни ходить, ни есть, ни даже спать. Я лежал, скрючившись на своих нарах в старом гляциологическом балке комплекса 3Г, и обеими руками держался за голову, раскалывающуюся от жуткой боли. Так уж вышло, что в день нашего прилета случилась сильная метель (которые бывают тут не так уж часто), и мой балок замело по самую крышу; я даже перестал слышать шум ветра снаружи. Позвонить я никому не мог, так как телефон в моей комнате был неисправен — за зиму линия оборвалась под тяжестью снега. Обо мне же никто не вспомнил, так как вновь прибывшие, как и я, мучались от горной болезни, а зимовщики, понятное дело, всех в лицо не знали, да к тому же устроили себе праздник по случаю начала сезона. К счастью, к вечеру второго дня меня все-таки откопали (изнутри откопаться невозможно, дверь в моем балке открывается наружу). Интересно, что во второй и третий мой прилет на «Восток» акклиматизация проходила гораздо легче, и я уже на второй день прибытия мог начать работу.

Итоговая фотография после завершения гляцио-бурового сезона 51 РАЭ со всеми участниками гляцио-бурового отряда. Слева направо: Александр Красилев, Алексей Екайкин (гляциолог), Володя Зубков, Андрей Дмитриев и Николай Васильев (начальник отряда). Все, кроме Алексея Екайкина, – сотрудники Санкт-Петербургского Горного Университета. На плакате указаны достигнутая в том сезоне глубина (3650 м) и дата завершения бурения (22 января 2006 года. Соответственно, в следующий сезон (52 РАЭ) бурение продолжилось. Фото из архива автора

Есть в пребывании на «Востоке» и масса приятных моментов, первый из которых — баня. Она бывает там раз в десять дней; банные дни и задают ритм жизни станции, так как дни недели там не имеют никакого значения, ведь выходных нет. Парилка очень маленькая, вмещает всего 3-х человек, зато ее легко можно прогреть до 100–110 °С. Самым приятным для меня было, прогревшись хорошенько, выскочить на улицу (где температура около –30 °С) и натереться снегом. А потом, помывшись, надеть чистое белье и напиться чаю на камбузе....